В начале девяностых годов прошлого века, с уходом в 1989 году из биоэнергетики после пятнадцатилетнего сотрудничества с Лоуэном двух его учеников и образования ими нового направления «Аналитической Телесной Терапии» начался новый виток «войны парадигм», коих в истории психотерапии было немало. Возник серьезный риск расщепления движения телесной психотерапии на «телесную психотерапию без переноса (и интерпретации отношений)» и «терапию переноса с ограниченным количеством тела». Возникла тенденция к отождествлению работы с отношениями и с символической реальностью ментальных представлений и языка, а соматической работы - с так называемым реальным телом. Поляризация «реального тела», которое дышит, движется, вибрирует, пульсирует, активизируется энергией эмоциональности, и «символического тела», которое говорит, выражает себя в образах и реализуется в отношениях, отражает извечную философскую дихотомию тела и разума. Данная статья написана в 1997 году и отражает процесс наведения мостов между парадигмами.
Если бы Райх встретился с Винникоттом. Тело и жест
Вильям Корнелл
Предисловие Д. Боаделлы
Телесная психотерапия является одновременно внутри- и межличностным процессом. Занимаясь телесной психотерапией, мы имеем дело с пульсацией в тканях и пульсацией (притяжением и заряженностью) в человеческих отношениях.
В двадцатые годы прошлого века появились два течения телесной психотерапии: энергетическое течение, пионером которого был Вильгельм Райх, и направление, связанное с отношениями, которое возглавлял Шандор Ференци.
Как психоаналитик Райх понимал отношения в терапии через призму переноса и контрпепеноса, в изучении которых он был выдающимся теоретиком и практиком. Как вегетотерапевт он больше фокусировался на энергетическом резонансе в отношениях и контакте, связанным с сексуальной энергией – оргоном.
Ференци вместе с Отто Ранком изучал контакт ребенка пре-эдиповой фазы развития с окружающей средой, питающее и обучающее поле контакта с матерью, включающее в себя прикосновения. Ференци привнес в свой подход работу с телом и прикосновение.
Идеи Ференци и Ранка стали основой для концепции фасилитирующего созревания и взросления ребенка Дональда Винникотта. Он осознавал важность тела и уже в 1952 году использовал термин заземление для описания процессов воплощения в теле, работал с движениями, которые осуществляет младенец при рождении и которые он называл «рептация».
В своей замечательной статье Бил Корнелл рассматривает параллели и различия функционально-энергетической терапии Райха и подхода «поддерживающего окружения» Винникота, ставшего одним из краеугольных камней теории объектных отношений. Эти два подхода, один, связанный с либидо, другой с отношениями, взаимно дополняют и завершают друг друга. Телесная психотерапия формируется как танец внутри- и межличностных сил, пульсации тканей и полей контакта между людьми. И вопрос не в том, тот или иной подход верен, не в «или/или», а в «и/и».
Статья Била Корнелла выявляет различия в подходах этих двух авторов, но необходимо помнить не о полярности, а диалектической связи в их взглядах. Винникотт подчеркивал некоторые аспекты тела, которыми пренебрегал Райх (заземление, рептация), а Райх уделял внимание некоторым аспектам взаимоотношений, которые упускал из внимания Винникотт (энергетический резонанс, соматический перенос). Надеюсь, что статья Корнелла приведет к взаимному обогащению энергетического и отношенческого направлений внутри телесной психотерапии.
«Если бы Райх встретился с Винникоттом»
Формируясь как райхианский терапевт, я был фрустрирован отсутствием у Райха внятной теории отношений. До обучения телесной терапии я познакомился с психодинамическими теориями и транзактным анализом, где приобрел большой репертуар техник, но я страстно желал теории, совмещающей телесные и отношенческие феномены. Роясь в скучной и безжизненной психоаналитической литературе британской школы объектных отношений, надеясь перенять их идеи терапевтических отношений и «привить» их в райхианстве, я все чаще думал: «Если бы только они слышали Райха!». Позже, открыв для себя Винникотта, я вдруг поймал себя на мечте: «Если бы только Райх встретился с Винникоттом!».
Вильгельм Райх и Дональд Винникотт были современниками, совершившими радикальный для своего времени переворот в теории и технике классического психоанализа, а также в практике воспитания детей. Оба испытывали глубочайший интерес к взаимоотношениям матери и младенца, а также к фундаментальным взаимосвязям тела и разума. Несмотря на большое количество теоретических параллелей, их работы очень различались. В данной статье я попробую проследить, как они могли бы обогатить друг друга.
Райх и Винникотт были рождены с разницей в один год в состоятельных семьях, но годы их взросления и становления профессиональной карьеры разительно отличались.
Винникотт был младшим и единственным сыном в приличной семье англичан-методистов, которой подходит название «безопасная семья». Он рос, окруженный женщинами - мать, две сестры, няня, гувернантка. Был далек от отца и других детей до 14 лет. Он писал: «Я рос единственным ребенком с большим количеством матерей и отцом, занятым работой и делами города».
Райх был рожден в Австрии в обеспеченной, аристократической, еврейской семье, скрывавшей свой иудаизм. Вся семья находилась под властью доминирующего и жестокого отца. Образ жизни семьи можно описать как изолированный, конфликтный, инцестуозный и, в конечном счете, трагический. В своей автобиографии Райх писал, что в юности ненавидел и боялся авторитарного господства отца: «За малейшую ошибку или невнимательность, он мог ударить, заставлял есть на кухне и стоять в углу… Мать всегда защищала меня от кулаков отца, становясь между нами. Я молил, чтобы только она занималась со мной».
В своей книге «Катастрофа» Райх описал, что в раннем пубертате он рассказал отцу о любовной связи матери и своего наставника, что привело к жестоким ссорам между родителями и последующему суициду матери.
Винникотт прошел два полных курса психоанализа, Райх – ни одного.
У Винникотта было две жены и не было детей. У Райха было четыре длительных любовных связи, три из которых закончились браком, большое количество интрижек и трое детей. Винникотт реализовывал поддерживающий и творческий контакт с пациентами и коллегами, общался с коллегами, но был всегда немного в стороне, имея независимую точку зрения и слегка подначивая их. Райх всю жизнь провоцировал конфликты, кулаками разбираясь с наиболее эмоционально важными фигурами своей жизни.
Для второго и третьего поколения последователей обоих авторов может быть небезынтересным рассмотреть их работу через призму их личной истории и характера. Их жизнь и характеры одновременно и подпитывали, и ограничивали их взгляды на терапию. Однако важно воздать должное их гениальности и силе их личности. В данной статье будут рассматриваться ограничения теорий Райха и Винникотта, но основной акцент будет сделан на том, как работа одного могла бы обогатить и разнообразить подход другого и их последователей.
Трудно представить фигуру в психоанализе, которая бы ярче и выразительнее писала о развитии ребенка, чем Винникотт. Его наблюдения и размышления как педиатра и психоаналитика обогатили британскую теорию объектных отношений и (наряду с работами Малер и Боулби) вдохновили современные исследования отношений мать/дитя и психологического мира ребенка. Он писал простым, эмоционально и телесно запоминающимся языком, одинаково понятным и психоаналитикам, и родителям, и учителям, и терапевтам. Его замечательный язык и центральные концепции вошли в язык психотерапии – достаточно хорошая мать, основная потребность матери, беспощадная любовь, регрессия к зависимости, поддерживающее окружение, помогающее развитию окружение, спонтанный жест.
Винникотт был заворожен телом, осознавал его важность в развитии ребенка, но не знал, что с ним делать в терапии. Он писал: «Рассмотрим развитие тела и психики. Я считаю, что слово «психе», душа, означает образное исследование и переработку всего того, что составляет общую физическую жизнь - соматических частей, чувств и функций. На более поздних стадиях живое тело с его ограничениями и тем, что человек чувствует внутри и вне его, формирует ядро образного self человека». Он считал «спонтанные жесты» младенца базовой телесной экспрессией, формирующей основу «истинного self»: «Я называю эту часть развития ребенка «персонализацией», или, по-другому, проявлением проживания души в теле. Начало того процесса связано с материнской способностью к эмоциональной вовлеченности в общение с ребенком. А эмоциональная вовлеченность происходит из физической и физиологической». Райх бы это назвал способностью матери к «оргонотическому контакту». Согласно Винникотту, впервые эта способность проявляется в эмоциональном резонансе «поддерживающего окружения», а позже в «обращении с ребенком, в ухаживании» за ним, т.е. в обеспечении «создания психо-соматического партнерства». Дэвис и Уолбридж кратко сформулировали взгляды Винникотта на раннее развитие следующим образом: «В результате адекватного обращения ребенок принимает свое тело как часть себя и чувствует себя в теле и себя через тело». Винникотт замечал важность тела, но не включал его в систематическую психотерапевтическую работу. Его записки о теле были неуклюжи и незакончены, особенно в сравнении с текстами об отношениях.
Создается впечатление, что Винникотт оказался верным характерному для психоанализа предпочтению слов над действиями и попал в психоаналитическую ловушку предубеждения против работы с телом и прикосновением.
Современник и последователь Винникотта Адам Филлипс писал в его биографии: «Разум появляется, когда уже слишком поздно». Райх чувствовал правильность этого всеми фибрами своей души, что и стало ядром его терапевтического подхода. Похоже, Винникотт тоже знал это, но не понимал, что же с этим делать. Он не посмел низвергнуть психоаналитические идеалы о первенстве слова над делом. По выражению Филлипса: «Идеал психоанализа можно сформулировать следующим образом: Слова могут заманить тело обратно в слова». Райх знал, как заманить человека обратно в тело, а тело вернуть к самому себе. Винникотт знал, как заманить тело в отношения, но не понимал, как вернуть его к самому себе.
Филлипс также обращал внимание последователей Винникотта на то, что за «бегством Винникотта в детство можно увидеть его бегство от сексуальности». Он действительно писал ярко и выразительно о регрессии и агрессии, любви и игре, но практически ничего о сексуальности. В его классическом собрании сочинений, которое называется «Процессы созревания и фасилитирующее окружение. Теория эмоционального развития», о сексуальности практически ничего нет. Позже Винникотт напишет: «Несмотря на важность секса, физическое удовольствие не является целью образования семьи. Стоит упомянуть, что существует большое количество семей, которые можно считать хорошими семьями, где родители не получали сексуального удовлетворения в отношениях». Что бы ни лежало в основе такого отношения Винникотта к сексуальности, это стало мощным фактором избегания работы с телом, особенно с телом взрослых клиентов.
Будучи нео-райхианцем, я считаю, что Райх, наоборот, «бежал в эротику от отношений» и от работы с отношениями в психотерапии. Он писал о социальной, политической, эмоциональной и соматической ветвях сексуальности, о том, что генитальное удовлетворение в любовных отношениях взрослых людей является центральным для понимания здоровья. В то же время он создал модель психотерапии, которая, являясь глубоко эмоционально заряженной, замечательным образом абсолютно не связана с отношениями. Второе поколение американских нео-райхианцев придерживалось этой же предвзятости. Элсворт Бейкер, обучавший врачей-оргономистов в Штатах, лелеял и сохранял теорию и техники Райха в их первозданном виде. Лоуэн самовлюбленно приспособил работу Райха под себя, Пьерракос ее мистифицировал, Фриц Перлз упростил и сделал более благопристойной, Чарльз Келли механизировал. Стэнли Келеман, внесший огромный вклад в наследие Райха, много писал о формирующих, соматических процессах. Но и его терапевтический стиль в основе своей не связан с отношениями. Сейчас под влиянием женщин-теоретиков, европейских методологов и появления третьего поколения нео-райхианцев, с более широкими взглядами и менее боготворящих учителя, аспект отношений в телесной психотерапии запоздало привлек-таки к себе внимание.
Даже о семейном и родительском окружении Винникотт писал, используя достаточно мягкие формулировки. Он писал о столкновении с окружающей средой, несостоятельности окружения, достаточно хорошей матери, антисоциальных тенденциях, толерантности к деструктивности, ведущей к внимательной озабоченности. Он был независимым и свободным мыслителем, но критиковал Мелани Кляйн и Анну Фрейд не директивно, а тактично встраивал критику в свои труды. Он бросал вызов, не провоцируя конфликт.
Райх же воспринимал семью и социум как явления, враждебные природе, потребностям и сущностным свойствам ребенка. Его язык провоцировал конфликт и враждебность. Он писал о характерологическом и мышечном панцире, сексуальной политике, эмоциональной чуме, черном и красном фашизме и, разумеется, о беспощадной и неумолимой оргонной энергии. Райх находился в личной войне с любой социальной и правительственной структурой, с которой сталкивался. На каждой фазе своей карьеры он добивался конфликта и непонимания, он был «воплощенной яростью», как характеризовал его Мирон Шараф. Будучи нео-райхианцами, мы по сей день продолжаем жить и сражаться с наследством Райха со всем его богатством и яростью.
Как ни парадоксально, но именно страсть и склонность к конфронтации привлекли мое внимание к Райху. Впервые я услышал о нем на воркшопе Лоуэна и Келемана в Эсаленском институте. Я был одновременно впечатлен и напуган их работой и по возвращении домой бросился искать книги Райха. Книги указывались в каталоге, но их не было на полках. Библиотекарь сказал, что книги были конфискованы и сожжены федеральным правительством. Первой книгой, одолженной мне профессором английской литературы, была книга о раке. Я был ошеломлен. В это время умирала от лейкемии моя мать, а согласно описаниям Райха рак провоцируется семейной структурой, вызывая характерологическое смирение и отказ от жизни. Поначалу книги Райха воспринимались мной как научная фантастика, но я был тронут его неистовостью и честностью. Потом была книга, известная в русском переводе как «Психология масс и фашизм», которую спас от федералов библиотекарь колледжа, заявив: «Я не позволю этим уродам забрать ее, скажите им, что я ее потерял». Потом были «Функции оргазма», «Сексуальная революция», избранные сочинения, переизданные в обход запретам, и, наконец, речь Райха о Фрейде. До сих пор, спустя 30 лет, я помню слова Райха из его интервью Курту Эйсслеру:
«Дети пытаются контактировать с этим мерзким миром, и в результате сжимаются, обращаются внутрь, прочь от него. Я формулирую это жестко, но вы понимаете, что я имею в виду. Какое послание получает ребенок от мира? Не показывай это маме, она не должна этого видеть. 24 или 48 часов без еды. Пенис отрезали. Дальше - хуже. Бедное дитя старается потянуться и найти что-нибудь теплое, за что можно ухватиться. Он идет к матери, протягивает губы к ее соску. И что? Сосок холодный, его трудно найти и взять, молока либо нет, либо оно плохое. Так происходит, в общем и среднем, со всеми. И что ребенок должен делать? Как на это реагировать биоэнергетически? Младенец не может подойти и сказать: «Послушай, я так страдаю», не может сказать «нет» словами, которые взрослые поймут. Мы, оргономисты, знаем это от наших пациентов не через их слова, а через их эмоциональную структуру, через их поведение. И здесь, в самом начале пути, зарождается озлобленность, «НЕТ» с большой буквы миру. А вы еще спрашиваете, почему все в этом мире вверх дном».
Еще раньше Райх писал: «Во время пренатального развития и первых дней жизни ребенка наиболее существенным и эмоционально важным является оргонотический контакт между ним и матерью. От этого зависит будущее ребенка. Это является ядром эмоционального развития новорожденного».
Райх, как и Винникотт был очарован младенцами, его привлекали отношения мать-дитя. Но, в отличие от Винникотта, ему не удалось привнести страсть и свои инсайты относительно детства и здоровья ребенка в терапевтический процесс. Он не довел свое изучение сексуальности, с одной стороны, и детства, с другой, до теоретической взаимосвязанности и обоснованности. Его понимание сексуальности осталось укорененным в классической фрейдовской идее драйвов. Он не уделял внимания стремлению ребенка к контакту с другим человеком и писал, что «прегенитальные побуждения аутоэротичны по своей природе, и поэтому асоциальны». Мне кажется, что одной их основных причин неудачи клинической работы Райха стало то, что он не встроил свои находки, связанные с развитием младенца, в более широкое видение эротических желаний человека. Таким образом, Винникотт застрял в своей зависимости от языка и отношений, подальше от страсти, тела и эротики. А Райх застрял в классической фрейдовской теории драйвов и либидо (по Райху, оргона), подальше от отношений, уязвимости, деликатности, переносных аспектов отношений и их истоков в детстве. Райх замечательно работал с защитами клиентов, а не самими клиентами.
Язык Винникотта терял свою выразительность и поэтичность и становился застенчивым и неуклюжим, когда он принимался писать о теле и взаимоотношениях тело/психика. Язык Райха становился неловким и отстраненным, когда он писал о «других людях», об отношениях. Его описания «оргонотического контакта», «оргазмического рефлекса», «генитального стремления» не соотносятся с чувствами нежности и уязвимости. Мы можем догадаться об этих чувствах, когда он пишет о генитальных объятиях или неудаче в достижении оргазма, описывает детей или своего сына, но нам ничего не известно о том, как он выражал свои чувства и делал ли это вообще в работе с клиентами.
Решающим для эволюции идей Райха и для нас, телесных психотерапевтов, является его «прорыв в вегетативную область (царство ощущений и аффектов, лимбической и автономной нервной системы)». Райх положил начало новому виду психотерапии, основанной на пре-когнитивных, нервных и соматических процессах, навсегда покончив со своей идентификацией психоаналитика. Он переместил фокус своего внимания с сопротивления характера в межличностном самовыражении на препятствия полноценной жизни организма самого по себе. Он больше шел от тела самого по себе к телу в отношениях, чем от отношения пациента с другими людьми. Райх однако не ухватил, что прорыв в вегетативную реальность одновременно является прорывом в реальность детства, а эта фаза перехода в терапии на до-языковой и до-когнитивный уровень сопровождается интенсивной тревогой и дезорганизацией. Винникотт писал о страхе надлома и деструкции, а Райх считал, что клиенты боятся своих собственных импульсов и, похоже, не замечал сильного страха распадения на части в отсутствии другого человека.
Когда человек попадает в переживание уязвимости раннего возраста, ему необходимы от другого человека эмоциональная доступность, эмпатия, неторопливое ожидание, деликатность. Это все не являлось ни частью характера Райха, ни частью его терапии. Райх верил во врожденную способность организма к саморегуляции. Согласно его подходу, терапевт фокусируется на характерологических и соматических паттернах сопротивления, пытается конфронтировать с ними и прорваться через защитный панцирь, чтобы удалить блоки на пути оргазмического рефлекса, оживив тем самым эмоциональные, энергетические и сексуальные возможности человека. Если удастся освободить человека от этого панциря на сессии, он становится способен к саморегуляции своих соматических и энергетических процессов. Его тело становится более живым, соматические и оргастические способности улучшаются. А через генитальные объятия изменятся и отношения. Таким образом, работа с отношениями произойдет сама собой за пределами сессии.
На 6 Конгрессе ЕАТП в Вене 1997 г. было много дискуссий о потере интереса к идеям Райха. Как он и предсказывал, различные социальные и политические силы отвлекут внимание психотерапевтов от вопросов, связанных с сексуальностью. Действительно, в последнее десятилетие под воздействием этих сил, по иронии судьбы, и правых, и левых, мы наблюдаем в Штатах де-сексуализацию психотерапии. Все это в свою очередь подрывает идею о развитии здоровой генитальной сексуальности, как одного из наиболее интенсивных и деликатных желаний, реализованных в отношениях. Соответственно усиливается тенденция и терапевтов, и клиентов удерживать на расстоянии и не рассматривать вопросы сексуальности и эротического переноса, как будто бы их и нет вовсе.
Андреас Веховский на презентации на секции по «Сексуальности» на 6 Конгрессе ЕАТП говорил о «партнерской» модели любовных отношений, о научении пар буквально и символически «двигаться вместе» во взаимной способности к отзеркаливанию и углублению опыта друг друга. Первым таким соматическим и эмоциональным партнерством являются отношения матери и ребенка. Это физическое, и, хочется верить, страстное и одновременно нежное партнерство. Успех или неудачу этого опыта мы переносим на отношения с любимыми и терапевтами. Что произойдет, если мы будем считать терапию партнерством, если терапевт и клиент будут учиться продвигаться вместе к осознанному, намеренному использованию соматических и ментальных процессов? Филлипс описывал клиентов, которые стремятся к такой жизни, как будто не существует такого понятия, как потребности тела. Однако он, как хороший райхианец, не мог не видеть, что эти попытки обречены на неудачу. «Тело вводит их в заблуждение, потому что оно ведет их в отношения, т.е. к опасности и экстазу зависимости и капитуляции…Все это напоминает нам о существовании других людей в нашей жизни».
Можно ли создать терапевтическую модель и процесс, объединяющий соматику и отношения, действие и слово, страсть и деликатность?
Прикасаясь к нашим клиентам, работая с их телами, мы пробуждаем их личные истории и желания, также так и тревогу, и сопротивление этим желаниям. В райхианской традиции удивительно мало написано о том, что, прикасаясь к клиентам, мы также сами реагируем на это прикосновение. Мы движемся вместе, подразумевает это наша теория или нет. В своем докладе на конференции преподавателей Радикса в 1992 году старший тренер по биоэнергетике Роберт Хилтон дал трогательное описание работы телесного терапевта и его уязвимости в отношениях с клиентом: «Когда мы касаемся замороженных, неподвижных областей тела, мы начинаем оттаивать сами. Мы приглашаем человека к отказу от способов, которыми он защищал себя от невыносимой тревоги. Экспрессия ребенка в свое время не была встречена. Мы предлагаем клиенту попытаться открыться снова. Но это просто ад – открываться и не иметь рядом никого для контакта, для отражения».
Винникотт писал: «Когда клиент сдает свое фальшивое self терапевту, отдает ему власть и контроль за ситуацией, он очень зависим от терапевта и рискует, оказавшись в глубокой регрессии (я имею в виду регрессию к зависимости и ранним стадиям развития). Это очень болезненное состояние, т.к. клиент осознает этот риск, чего не сознавал, будучи ребенком».
Проводя в жизнь жесткую и требовательную линию терапии, особенно реализуя модели, похожие на райхианскую, работая с защитами и сопротивлением, легко позабыть о деликатности и уязвимости клиентов в этой ситуации.
Современный телесный терапевт Джорж Даунинг предлагает изысканную интеграцию райхианской теории с теорией объектных отношений. Описывая развитие ребенка, он говорит о превербальных «аффекто-моторных схемах». Он пишет, что «ребенку необходимо создать образ других, как доступных, достижимых, тех, к кому можно построить мост взаимодействия, а также образ себя, способного к построению мостов связи». Однако в репрезентациях многих детей другие люди/матери совсем не похожи на тех, с кем можно «построить мост связи». Для многих людей единственным за многие годы человеком, до которого они смогли дотянуться, является терапевт. На этой инфантильной (в смысле регрессивной) фазе терапии для клиента крайне важны два процесса – возможность контакта с собственным телом и возможность отношений с терапевтом.
Райх говорит о прорыве через характерный и мышечный панцирь для высвобождения либидинозных и эротических драйвов, Хилтон – о размораживании «застывших» областей тела клиента для создания возможности углубления в контакт, а Винникотт - об ответственности терапевта прежде всего не за конфронтацию и интерпретацию, а за обеспечение умения клиента справляться с ситуацией. Для «размораживания» надо создать среду. В отличие от Райха он подчеркивает, что:
1) терапевтический сеттинг должен быть тихим и спокойным, без вторжения и навязывания своей воли, с обеспечением клиента необходимой поддержкой;
2) терапевт должен быть присутствующим и чувствительным, позволяя пациенту просто быть и делать то, что ему самому необходимо;
3) отношения между ними должны быть живыми и внимательными.
Райх описывает работу с эдипальными, генитальными драйвами клиента, стремлением его тела к полной и страстной жизни. Поэтому, согласно Райху, функция терапевта состоит в том, чтобы бросить клиенту вызов, растрясти и растревожить его. Винникотт в своих работах воскрешает в памяти клиента стремление к освоению соматической и психической реальности, желаний и травм до-эдипальной, до-генитальной стадии. Поэтому, согласно Винникотту, терапевт должен смягчать процесс и управлять силами, движущими развитие и взросление клиента. Взгляды обоих существенны для баланса психотерапевтического процесса. При этом на разных этапах работы терапевт обеспечивает и материнскую, и отцовскую функции. Он должен принимать, резонировать и поддерживать. Он должен также беспокоить, возбуждать и конфронтировать.
По Винникотту существенной чертой здорового родительства является способность матери/отца/терапевта осознавать спонтанные жесты ребенка и реагировать на них. Именно в них он видит самые ранние проявления истинного self, укорененного в телесном опыте. Согласно Райху способность родительской фигуры к «оргонотическому» контакту позволяет ребенку чувствовать себя живым в собственных телесных процессах и развивать потенциал саморегуляции. Именно Райх привнес работу с телом в терапию. Именно он предвосхищал современное понимание важности влияния лимбической и вегетативной нервной систем на аффективную и умственную жизнь человека. Он говорил, что развитие тела происходит в борьбе за сохранение врожденных и естественных импульсов. Но Райх не говорил о важности «построения мостов» к другим людям и миру.
Винникотт говорил о спонтанных жестах ребенка, направленных к миру и другим людям и о конструктивном и намеренном использовании феноменов переноса и привязанности.
Постепенно я отошел от цели прорыва через «панцирь» и фасилитации энергетической разрядки. Я увидел «панцирь» как прерывание «спонтанных жестов» в соматической и межличностной активности ребенка, который одновременно стремится к привязанности и к дифференциации, а основную задачу телесной психотерапии - в нахождении «прерванных спонтанных жестов» и помощи в их развитии.
Я научился ждать, слушать, смотреть, быть менее активным и более внимательным к своим собственным соматическим и контрпереносным реакциям. Я стал задавать себе вопросы: как и куда необходимо продвигаться клиенту, навстречу контакту с ощущениями, с более глубокими чувствами, навстречу к другим, миру, ко мне? Что мы делаем в нашем индивидуальном сознании или в терапевтической диаде для того, чтобы разморозить и мобилизовать соматическую жизненную силу и межличностные отношения клиента?
Из-за нарушения устоев и запретов психоанализа, а потом из-за своей политической активности, Райх попал в изоляцию и был дискредитирован. Многие из нас столкнулись с последствиями опалы на Райха и противостояли ей как могли. Однако сейчас наблюдается процесс эволюции психотерапии, когда люди разных направлений стремятся к взаимному обогащению. Благодаря исследованиям детей внимание психоаналитиков направляется в соматическую и до-лингвистическую область. Исследования травмы и мозга привлекают внимание к работе лимбической системы, соматическим и до-символическим сферам и т.д. Шандор Ференци, современник Райха, не отказался ни от работы с телом и аффектами, ни от анализа переноса/контрпереноса в отношениях. Одно время его работы также подвергались замалчиванию и дискредитации психоаналитическим сообществом, но сейчас стали вновь перечитываться и серьезно переосмысливаться. Когнитивным и аналитическим терапевтам есть много, чему поучиться у телесных терапевтов, которые не боятся аффекта и контакта и которые искусно работают с реальным опытом. Телесные терапевты также должны нарушить изоляцию внутри терапевтического сообщества. Нам необходимо читать, изучать и практиковать рука об руку с коллегами, которые хорошо заземлены в когнитивных, межличностных и переносных процессах. Нам всем надо еще многому учиться друг у друга.
Перевод В. Березкиной-Орловой
